Маврина Т. Моя Аркадия // Газета «Чита литературная». 2003, ноябрь. С. 4.

Моя Аркадия

Татьяна Маврина, Сохондинский государственный природный биосферный заповедник

Здесь рай для зверья. Или просто рай?

Я живу в Забайкалье, на юге Читинской области. От нашего села Букукун (10 домов) километров пять до Сохондинского биосферного заповедника. Букукун в переводе с эвенкийского — «место, богатое зверем». Когда-то здесь была большая казачья станица — в этих «убиенных местах», как называл их замечательный писатель, горный инженер, натуралист А. Черкасов, стояли пограничные караулы, до сих пор на окраине села можно увидеть следы оборонительных сооружений — полуосыпавшиеся окопы, блиндажи, землянки. В двадцати километрах от Букукуна совсем недавно построили пограничную заставу «Усть-Букукун», на рубеже с Монголией. До конца 60-х годов возле гольца Сохондо добывали олово и вольфрам. Позже рудники были закрыты как нерентабельные; с той поры по степи вдоль реки Букукун осталось несколько домиков — пока от одного до другого дойдёшь, пора и почаевать. Наш кордон, принадлежащий Сохондинскому заповеднику, — чуть в стороне от села.

Кто живёт в столь удалённом от цивилизации, можно сказать, диком месте? Сотрудники гидрометеостанции, работники Сохондинского заповедника, пенсионеры. Посёлок находится на высоте 1136 м над уровнем моря. Климат по сравнению со средней полосой очень необычен: зимой, при морозах до 45°С, почти не бывает снега, он начинается только с высоты около 1500 м, а у нас в Букукуне лежит лишь по сиверам — северным склонам увалов. Всю зиму светит солнце, пасмурных дней, в году очень мало, осадки большей частью выпадают в июле-августе. Здесь высокая солнечная радиация, и приезжие всегда удивляются, увидев при значительной минусовой температуре капающие сосульки. Летом жара; зато часты ночные заморозки, за лето порой по два-три раза холод убивает картошку, но всё же и в этих условиях вызревает неплохой урожай почти всех овощей.

Первые впечатления 14-летней давности: воздух, настоянный на степных осенних травах, вкусный, освежающе-прохладный, и вода — такой же кристальной чистоты в горной реке Букукун. Учились печь свой хлеб, белить печку, пилить дрова, обращаться с домашней живностью — курами, кроликом, поросёнком. Баня в первые месяцы по приезду доставляла особое удовольствие — шлаки, что ли, городские выходили?

Вспоминается такая картина первых наших дней в Букукуне. Гостим у дизелиста (постоянной электролинии до 1992 года в посёлке не было, по 3-4 часа в день работала дизельная электростанция). Заходит молодая кокетливая женщина.

— Марья, угощайся! — хозяйка указывает на огромную миску с крупно порубленными кусками варёного мяса.
— Ну съем костку, — скромно отвечает Маша и ловко управляется с «косткой», которой городской семье хватило бы на пару кастрюль супа.

Местных жителей многое удивляло в нас, городских.

— Куда ты столько воды таскаешь? Целыми днями носит и носит воду! — спрашивала соседка (ударение здесь ставится на букву «у»). Да, трудно после льющейся из крана воды перестроиться на экономное её использование. Не остаётся сил и на глажение белья, местные жители и не гладят: «Пошто его наповаживать-то?»

Наш маленький сын быстро подружился — со здешними детьми, целыми днями играют, бывало, во дворе нашего дома; я, наблюдая за ними, не перестаю удивляться непривычному говору.

— Мама, а Алёшка пушится! — жалуется Анютка на кидающегося камнями брата. Или бежит в слезах: опять брат «бьётся» (то есть дерётся). У машины — «колёсья»; при входе в дом — «разболокаются», снимают «обутки». Больше всего меня поражает универсальный глагол — тэтывать, приэтывать, заэтывать, разэтывать и т.д. «Отэтывать крышку от бутылки», «приэтывать ручку к двери», «заэтывать дыру в заборе», «разэтывать посылку»...

Места здесь действительно богаты зверем. Упоминавшийся инженер Черкасов писал в своих «Записках охотника Восточной Сибири»: « Нигде и никогда не видал я столько косуль, как в этой местности; правду говорят тамошние казаки: у нас, барин, козуль — как таракана! » Косуль и по сей день много — нередко выбегают они к нашему кордону, порой и в огород заходят. В окрестностях села можно и медвежьи следы увидеть, особенно в мае-июне, пока медведи не, ушли от гнуса к богатым кормам в гольцы. Однако за всё время жизни здесь мы были свидетелями только одного случая, когда медведь (в неурожайный год) задавил корову местного жителя, обычно косолапые ведут себя «порядочно». Нередко научные сотрудники и охотники встречаются с ними в тайге, иногда нос к носу, но вежливо обходят друг друга стороной. Тот же зверь, задавивший корову за неделю до, этого приходил к нам на кордон. Проснулась, помню, утром, смотрю — дверь в баню открыта (до бани от дома метров 100). Иду проверить, в чём дело, и вижу изжёванный донельзя пузырёк импортного шампуня (вот досада! только что подарили на день рождения; тогда это был ещё большой дефицит). Исчез также кусок мыла. Как шутили друзья — мишка после этой трапезы, наверное, лежал в кустах и пускал мыльные пузыри... Через неделю обнаружили этого медведя недалеко от посёлка на задавленной им корове, но полакомиться он не успел, получил пулю — теперь зверь представлял опасность и для людей.

Что места наши ещё богаты зверем, неудивительно — ведь из райцентра к нам не добраться, разве что редкими попутками. Ходят, правда, машины золотодобывающей артели «Бальджа», но шофёрам строго-настрого запрещено брать попутчиков. Тут уж любой оказии рад — хоть всемером в кабине «Урала», хоть в ковше скрепера, хоть на туше замороженной «убоины»; как говорится, лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Но в основном приходится надеяться на свои ноги: не так давно отмахала 25 километров — с рюкзаком, с покупками. Уже вечерело, солнце садилось, вокруг него — радужное гало, предвестник осадков. До посёлка ещё далеко, прибавляю шаг. Вот и первые звёзды показались, совсем стемнело, уже и дороги не разобрать. При подходе к Букукуну она становится хуже, хребет каменистый — тут иди осторожнее, повыше поднимай ноги, чтобы не споткнуться. Прислушиваюсь — неужели — попутка? Увы, навстречу, слепя фарами, вылетают три мотоцикла, сильно гружённые — видимо, рыбаки с добычей, осенью хорошо клюёт хариус и ленок. Воздух на хребте потеплел, откидываю капюшон, поднимаю голову к небу — какие звёзды! Весь Млечный Путь надо мной! Вот и огоньки села показались — скорей, к теплу домашнего очага, к печке!

Конечно, такая жизнь — на любителя. Многим, побывавшим у нас, запали в душу эти края, но не всякий способен здесь обжиться. Таёжный уклад спокоен, размерен, но и суров. Тот же Черкасов признавался: « Так тяжела была для меня Балъджа со всеми её прелестями, где пришлось мне ответственно поработать ещё в первый раз в жизни и вкусить, в самую золотую пору юности, столько забот и лишений. Воображаю, как бы перенёс эту пытку жизни какой-нибудь другой юноша, не будучи охотником. Мне кажется, он с ума бы сошёл — право, так! У кого от веку чистые, розовые ноготки, брюзгливые губки и кто носит только чистые, тонкие, полотняные сорочки, — советую об этом и не думать ».

Наверное, на любителя и красоты местной природы. Мне кажется, что лучше мест не найти. После этого азиатского буйства природы я, объездив полстраны, уже не так, как прежде, восхищаюсь средней полосой России, её пастельными пейзажами — хотя везде, конечно, по-своему хорошо, не спорю... Но каждый раз возвращаюсь домой в ожидании встречи: вот он, седой Сохондо, главный голец заповедника, отроги Яблонового хребта, озёра в верховьях долин, чуткие красавцы-изюбри... а вы видели когда-нибудь ныряющих за водорослями лосей? Целые поля цветущих ирисов?

Рай для зверья. Или просто — рай.