К 17 часам спустились к устью реки Него-Супр-еган, впадающей справа и пошли вверх примерно 2,5 км. Следы деятельности бобров встречены выше устья, есть погрызы тальника и следы на отмелях, но не очень свежие. Похоже, что был одиночка, возможно, ушел.

17.09. Утром легкая облачность, днем пасмурно, иногда дождь. В 9 утра поплыли вниз по Сосьве. Ниже Него-Супра местность становится возвышенной, на реке перекаты, все время стукаемся. Кирилл говорит, что центральный просек заповедника начали в 1947 г. и кончили в 1950, он шел от чувашовской избушки на вершину Конды. Избушка на левом берегу выше Онжаса, ее ставил еще Васильев с Михаилом Маремьяниным. Раньше на этом месте были юрты Теваскурт - жили нергинские ханты. С высокого берега на повороте видна река в обе стороны (“девки смотрели, кто плывет”). После заповедника здесь была изба охотника Перевалова, но ее сожгли лесоустроители, сгорели все его припасы.

Выше М. Евы живет в озере одинокий бобр, сделал на речку тропу-траншею. Кирилл ловко смастерил на отдыхе берестяную чуманку вместо кружки. Он рассказал, как встретил лесную экспедицию; два мужика тесали большое бревно - нужно корыто, чтобы в нем стирать. Кирилл снял кору с большой березы и через пять минут протянул поварихе пайву - “на, стирай!”

18.09. Ночь теплая, но без дождя. Первый раз спали не у костра, а в палатке. Андрей говорит, что не может идти, а мы собирались на Вай. Кирилл сказал - или вернуться всем, или ходить вместе; решили идти. Вышли в 8 утра, поднялись на высокий берег, гарь на месте стоянки таксаторов. От покинутого Теваскурта идет тропа - нергинский тес, который пересекает желанный нам Вай, причем она совпадает здесь с просекой заповедника (особый треугольный затес с трех сторон ствола). Идет на Большой и Малый Вай, а затем в истоки Конды (строго на юг).

Бор здесь сгорел, а был очень хорошим, видны остовы старого поселка, далее шли на юг сфагновым сосняком. Тропа на Вай борами багульниковыми, реже - беломошными и брусничными. Спали у костра, варили грибы - старые маслята какого-то подозрительного розово-фиолетового цвета и невкусные, других не попадалось.

19.09. Погода стала меняться, вечером прошел дождь, потом потянул ветер, ночью какая-то мелкая капель. Идем по нергинскому тесу, прошли 1-2 км и вышли на Вай, здесь избушка со старыми записями охотников с 1953 по 1963 гг. Затем шли вверх км 5. Видели устье Малого Вая, но держались по Большому. Речка стала уже и быстрее, очень много следов лосей.

20.09. Пасмурно, луна в облаках, утром туман. Идем вверх, но не поймой, режем по борам и ельникам; пройдя км 3, оставили рюкзаки и пошли налегке. Вскоре услышали лай собаки и два резких выстрела, похожих на карабинные.

Пошли в сторону выстрелов, но охотников не обнаружили, повернули обратно, пересекли истоки правого из ручьев. Погода меняется, пасмурно, мелкий дождь. В долине крупного правого притока речки наткнулись на мощное поселение бобров - массовый повал березы, множество свежих погрызов. Вернулись на стоянку, где и ночевали. Есть у нас вовсе нечего, только грибы типа козлят, от которых зеленеет лапша (она кончается).

21.09. Облачно и тихо, I - около нуля. Описание бобрового поселения на Вае, самого крупного, которое довелось увидеть в бассейне Малой Сосьвы. Березы валят от 5 до 40 см в диаметре, несколько плотин перекрывают ручей и вся округа подтоплена. Все ивняки затравлены лосями и бобрами. Много набитых троп и ходов от реки в согру и через плотины. Чуть ли не полкилометра занимает обжитая бобрами территория с ходами и заготовками. Берега истоптаны зверями, как будто паслось стадо (и бобры, и лоси, и медведи тоже). В 10 ч. пошли вниз по течению Вая. Радость от встречи с бобровым городком была очень омрачена тем, что мы слышали близкий лай и выстрелы. Ведь, судя по карте, не так-то уж далеко отсюда новый поселок Акрыш-Агириш, и это заставляло тревожиться за судьбу бобров (впоследствии эти опасения подтвердились).

Мы обследовали Большой Вай почти на всем протяжении, но я прерываю сие повествование... Хочется рассказать и про ловлю карасей на обратном пути, и про то, как манси готовят из них изумительного вкуса уху (это целая наука!), но про тайгу можно говорить долго...

Почётный гражданин г.Советского, М. Т. Яковлев, был яростным борцом за охрану природы и возрождение заповедника на Малой Сосьве.

...Во время проектирования заповедника мы постоянно встречались с множеством местных людей - охотниками, лесниками, заготовителями, которые чаще всего становились нашими союзниками. В поселке Пионерском навестили Михаила Тимофеевича Яковлева, простого плотника из местного леспромхоза, активиста недавно созданной районной газеты “Путь Октября”, завалившего ее призывами в защиту живой природы (он, кстати, изготовил длинное кормовое весло, с которым я плыл по Конде). Но особенно интересными были свидания со старожилами прежнего заповедника. В Комсомольском отыскался бывший лесник-наблюдатель Семен Николаевич Пожгин, у которого жила вдова П.П.Игнатенко Екатерина Афанасьевна - они рассказали многое, показали интереснейшие фотографии, некоторые из них представлены в этом издании. В дальнем поселке Самза, куда местный поезд по прозвищу “подкидыш” прибыл глухой ночью, я нашел на каком-то складе дежурившего там сторожа, Петра Григорьевича Сумрина, того самого сына бывшего завхоза заповедника Григория Яковлевича, который еще школьником помогал Раевскому ловить и метить живых соболей. До утра слушал я его рассказы, с трудом успевая кое-что записывать...

“Отец мой жил в Холодной на Муломье, в 1933 г. переехал в заповедник, стоял на Ем-егане у “святого места” Маремьяниных. Ханты не разрешали находиться там женщинам, а сами запретов уже не соблюдали, хотя и побаивались шайтанов. Жили мы на Тугрском кордоне, а с 1944 г. в Хангокурте. Тайга отца и погубила - в 1955 г. умер в избушке на Аах-Сунте, прихватил его приступ грыжи, всего-то 46 лет отроду. Мать моя полячка, 1904 г. рождения, еще до революции в Сибири (дочь ссыльного?), жила где-то в Самарово в прислуге и вышла замуж за ханта Сумрина, у меня было три сестры и два брата.

...Да, Раевский мужик был настырный. Высокий, с рыжей бородой. Лося мы с ним на двух котомках уносили, а вот сейчас я подняться не могу, инвалидом стал после удара шаровой молнии. Она залетела к нам в избу, меня шарахнуло, считай, насмерть, да жена Клавдия засыпала землей с опилками, и я ожил кое-как... Ходили мы с Раевским двое, обмет-сетка, петля тонкая на палке, рукавички кожаные, чтобы ловить соболей. Сперва он метил их большими кольцами, от них уши отмерзали, потом достал мелкие. Выслеживали в марте. Самый далекий случай, куда ушел меченый зверек - 44 км, добыл его на Муломье Лушников. Раевский берег себя, не пил, не курил, а все-таки доконала его тайга... У него был черный пес Сокол, очень жадный, однажды на Нюрихе порвал подвешенный в избе рюкзак... История с копалухой, когда сгорел карахот, была на самом деле. Матушка моя, Елена Станиславовна, хлебы Вадиму выпекала... У него собственная карта всей нашей тайги была, так и звали - карта Раевского, сейчас она вроде бы в музее краеведческом. Гарновский и Дорогостайская очень старались, но блудили в тайге. Кронид гнуса боялся так, что заставлял жену зашивать себе на рубахе и ворот, и рукава. Георгиевская была крепкая женщина, ходили они с Микулкой Езиным по Ессу... А поначалу Михаил Маремьянин никак не хотел понимать запреты, говорил Васильеву: “мы тебя, Васька, убьем”. Много они вместе водки выпили... Жена Васильева, Мария - красавица-еврейка, а их любимый сын Женя, что застрелился, был тоже очень хорош собой, высокий, черный как отец... Бобров били чаще манси для струи, за мешочек упряжку оленей давали, но всегда инквой здесь водился, а теперь русские его выбивают подчистую... Соболь сейчас совсем обнаглел, таскает что попало из всех избушек и бараков в лесу и даже на вырубках, его много, но пацаны с ружьями бьют все подряд круглый год, скоро пустыня будет.” Многое рассказал Сумрин о зверях и птицах.

...Надо бы все-таки переписать свои дневники, другие не разберутся. Приключений тогда было немало, довелось мне видеть воочию и еще одну трагедию на Малой Сосьве. Случайный попутчик мой в поезде-“подкидыше” со своим другом Сергеем поплыл по Ем-егану на Сосьву рыбачить, остановились они ниже Хангокурта на левом берегу, а я возвращался на обласе из Тузингорта, ходил по речке Вошлен, где когда-то были бобры, а теперь не стало. Смотрю - мой знакомый с берега машет, подплыл к нему, он просит: “Сфотографируй, пожалуйста, Серега-то наш утонул”. “Как так?” “Да, утонул, вот он мертвый в лодке лежит, сделай фотку, ведь нас теперь затаскают, ничего не докажешь, свидетелей нет”.

...Полетела у мотора шпонка, повернули веслами к берегу, Серега прыгнул с носа лодки, да и промахнулся, бултых в воду, а там глубоко, вытащили уже мертвого. Я таких случаев несколько знаю, когда люди разом расставались с жизнью. Снимок мой, между прочим, почему-то не получился...

Всего не передашь, но важно то, что процесс заповедания объединил многих людей, давно связанных с Ханты-Мансийским округом. Начальник Центральной проектно-изыскательской экспедиции Главохоты РСФСР, в которую входила наша группа, Александр Иванович Матюшин в 1940 г. работал в Ханты-Мансийске, отлично знал Костина, между ними завязалась оживленная переписка. Помнится, мы вместе с Матюшиным навестили осенью 1970 г. в Ханты-Мансийске Петра Агеенко, который признался, что в свое время написал на меня очень злую жалобу в Главохоту РСФСР, требуя даже предать суду за отъезд из Сургута. Дело прошлое - можно и рассказать в двух словах. После окончания МПМИ в 1956 г. я получил назначение на должность охотоведа при Сургутском райисполкоме и в сентябре приехал в это обское село, где главным предприятием был тогда рыбзавод на Черном мысу, а единственным двухэтажным домом (разумеется, деревянным) - этот самый райисполком. Поскучав с неделю в райцентре, я отправился в длительные поездки по району. Не получая ни полевых, ни командировочных, перебивался охотой на белок и разную дичь /115 /. Когда же в начале декабря приехал на оленьей упряжке из Варьегана в Сургут, меня ожидали два известия: одно из райисполкома о том, что должность охотоведа сокращена, а второе из Москвы, от моего отца, вернувшегося туда после долгой отсидки в “непионерских” лагерях. Он сообщал, что жить ему негде, а мою комнату отбирают, поскольку я не удосужился оформить на нее бронь. Пришлось срочно вылететь в Ханты, потом - с долгой задержкой в Березове - на Салехард, а там уж ночью Обь пешком перешел, и - вот он, поезд из Лабытнанги в Москву. Надо добавить, что за два года до этих событий мне удалось извлечь из культурно-воспитательного отдела ГУЛага рукопись романа “Наследник из Калькутты”, написанного отцом где-то в туруханской тайге по заданию нарядчика, з/к В.П.Василевского, который и значился его автором... Рукопись эту отдал в Детгиз ее первый читатель, Иван Антонович Ефремов. В 1958 г. вышла книга за двумя фамилиями, а потом уже, в 1959, по справедливости, за одной - Р.А. Штильмарк...

Да, долгий был вечер воспоминаний в доме Агеенко... Рассказал я и про то, как недолгое время значась охотоведом Сургутского района, побывал осенью 1956 г. на реке Аган, встречался там с хантами Айпиными (кстати сказать, по преданию, это род бобра); в полевом дневнике записан Данила Айпин, отец будущего, столь известного ныне, писателя Еремея Даниловича, произведения которого изданы большими тиражами и переведены на многие языки мира. Новая же встреча с ним, спустя много лет, ожидала меня... в московской квартире отца, ставшего к тому времени членом союза писателей СССР (авторство “Наследника” он доказал в суде, написал к тому времени несколько новых книг). Я приехал к отцу из очередной сибирской экспедиции как раз в тот момент, когда он готовил рецензию на роман Еремея Айпина “Звезда Утренней Зари” и помогал ему разбираться в некоторых деталях из таежного быта аганских хантов. Позже довелось мне лично познакомиться с Еремеем Даниловичем, общаясь и в Ханты-Мансийске на Пионерской улице, и в Москве - в Государственной Думе и в Комитете Севера. А недавно отцовская рецензия (“Уникальный талант”) опубликована в разделе “Мир Еремея Айпина” в книге “Хантыйская литература” /106/. Поистине, “Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется...”

Александр Григорьевич Костин на покое. (Полноват на Оби, 1971 г.)

Вместе с А.Г. Костиным опубликовали в 1971 г. статью “Памяти П.П.Игнатенко” /60/, я стал писать о Кондо-Сосвинском заповеднике и о В.В. Раевском/112, 114, 116, 121 и др./, отыскал в Москве его сестру Ольгу Вадимовну, которая поделилась воспоминаниями о брате на заседании Московского общества испытателей природы /75/. Она переписывалась с Марией Александровной Васильевой, жившей вместе с дочерью Галей в Красноярске, и мы встретились все вместе в Рязани, где жили сыновья Васильева Вадим и Глеб. В декабре 1969 г. мне довелось повстречаться в Краснодаре с еще одним ветераном Малой Сосьвы - Борисом Фокичем Коряковым, который позднее познакомил меня в Москве со своим братом, писателем Олегом Фокичем, автором ряда рассказов о работе зоологов в кондо-сосвинских дебрях /57/. Нашлась и столь долгими усилиями созданная рукопись о бобрах Зои Ивановны Георгиевской, которая жила в Воронеже, и я ездил туда к ее сестре Наталье Ивановне, известному в городе врачу, (она передала мне экземпляр отчета) эту работу тоже удалось опубликовать в сокращении /37/. В Ленинграде живо откликнулись на мои призывы Е.В.Дорогостайская и К.В. Гарновский. Так создалось своего рода “общество памяти Кондо-Сосвинского заповедника”, активно поддерживаемое научной общественностью.

Мытарств с организацией его преемника, будущего заповедника “Малая Сосьва” было не счесть; стеной встал против него могучий комбинат “Тюменьлесдрев” во главе с его гендиректором М.И.Адровым, но все-таки осенью того же года удалось пробить решение Тюменского облисполкома, помогли в том заместитель председателя облисполкома Н.Н.Замятин и второй секретарь обкома Г.П.Богомяков (он сказал, “пусть Адров те кубометры, что уйдут в заповедник, на своих делянах подбирает, у него треть леса там остается”). Хорошо поддержал нас начальник всесильного треста “Главтюменьгеология” Ю.Г. Эрвье, подаривший мне книгу “Сибирские горизонты” со своей подписью /130/.

Для сохранения бобров на Конде, где возможностей заповедания уже не было, мы предложили создать Верхне-Кондинский республиканский заказник, это тоже включили в решение облисполкома, и ушло оно в Совет Министров РСФСР, к его зампреду Васильеву (будущему министру водного хозяйства СССР, главному толкачу переброски рек). Вскоре заказник на Конде утвердили, а проект заповедника вернули с отказом из-за категорических возражений Госплана и Минлеспрома СССР. Началась новая волокита, наш проект сократили с первоначальной площади в 300 тыс.га сперва до 190, а потом и вовсе до... 92 тыс.га. В этих передрягах прошло пять лет, когда я порой терял всякую надежду. На одно из моих писем с горестными жалобами на эту тему в 1974 г. В.Н.Скалон ответил: “Не будем складывать руки. Напишите меморандум о спасении кондо-сосвинских бобров. Соберите подписи уцелевших корифеев (включая Киев, Казань и т.д.). Объединенно направим в ЦК КПСС и Верховный Совет СССР, там есть некое ведомство по охране природы. Для скорости разошлите письма единого текста, напишите первый экземпляр, перечислите, кто подписал, а подлинники приложите. Есть еще люди на свете. Гибели этих бобров нам история не простит” /100/. Так писал мне 70-летний профессор из иркутской больницы (письмо от 13.01. 1974 г., написано от руки). Приходилось терпеть, и по мере сил как-то действовать. Только в 1976 году был открыт своего рода “мемориальный памятник” бывшему когда-то здесь заповеднику, но и это считали тогда немалым достижением. Не перечесть, сколько людей приняли участие в этой “акции” - от нынешнего начальника Тюменского охотпромуправления Владимира Ивановича Азарова до уже упомянутого плотника из Пионерского Михаила Тимофеевича Яковлева (почетного гражданина района) - именно его обращение сыграло решающую роль в деле нового заповедания Малой Сосьвы /131/. У меня сохранился альбом М.Т. Яковлева с подшивками газетных вырезок о заповеднике “Малая Сосьва” - только за 70-е годы их многие десятки, поистине, то были очень “долгие крики” об охране природы... Самым трудным периодом для животного мира в бассейне Малой Сосьвы были 1971-1975 гг., когда здесь буквально свирепствовали браконьеры, подогреваемые возникшим ажиотажем на пушном “черном рынке”. Из небольшого коллектива Верхне-Кондинского заказника пришлось выкроить штатную

Последние жители Хангокурта, Аполлинария Кузьминична Ячигина и Кирилл Андреевич Дунаев (конец 1990-х гг.)

единицу, на которую был оформлен инспектором Кирилл Андреевич Дунаев, но мог ли он в одиночку противостоять разорению своих родных мест, в ожидании, пока появится все-таки заповедник. И больнее всего сказалась задержка его организации на бедных малососьвинских бобрах. Подстегнутые слухами о возможном запрете свободного посещения привольных мест, браконьеры из Акрыша, Пантынга, Советского, в общем, со всей округи, резко усилили “внимание” к ним, да и наши статьи о ценности бобров, возможно, возымели обратное действие (недаром же “Красную книгу” называют браконьерским пособием - сведения о природных редкостях не всегда следует широко оглашать).

Когда первые сотрудники нового заповедника стали проверять свои владения, они не обнаружили ни единого бобра в описанных нами угодьях на Малой Сосьве, Потлохе и Вае. Все ушло в прошлое, как и кланы малососьвинских хантов.

Здесь когда-то стоял Нюрихский кордон Кондо- Сосвинского заповедника (фото автора, 1970г.)

И все-таки, новый государственный заповедник, центр которого расположен в Советском, принял научную эстафету от своего предшественника. Директора заповедника (первым был Л.Ф.Сташкевич, вторым - по настоящее время - В.Н.Головков), его научные сотрудники - А.М.Васин, М.И.Гаврилов, А.Л. Васина, В.П.Лыхварь, Ф.Р.Буйдалина и многие другие - уже долгие годы несут службу во благо охраны природы и науки. В 1993 г. заповедник удалось расширить до его нынешней территории, занимающей 225,6 тыс.га, но деятельность “Малой Сосьвы” - это уже другая история, пусть у нее будет свой летописец. Весьма важно, что коллектив “Малой Сосьвы” сразу же установил тесные контакты с прежними работниками Кондо-Сосвинского заповедника. К.В.Гарновский и Е.В.Дорогостайская не только трижды посещали новый заповедник (в 1979, 1980 и 1986 гг), но даже участвовали в некоторых его научных

Е. В. Дорогостайская, П.Г.Сумрин и его сын Валерий на берегу Малой Сосьвы в 1979 г.

работах. Побывали здесь и Мария Александровна Васильева, ее сыновья и дочь, они обновили могилу безвременно погибшего Евгения Васильевича в Хангокурте. Мне же довелось побывать последний раз в Советском в 1993 г., когда отмечалось 25-летие района. Только благодаря помощи руководства Советского района, в частности, заместителя главы районной администрации О.А.Огородникова, осуществилось издание моей книги “Лукоморье - где оно?”, одной из немногих, где рассказано о зарождении заповедника “Малая Сосьва”. К сожалению, по своему нездоровью не смог я побывать на праздновании 25-летия заповедника “Малая Сосьва”, отмеченного весной 2001 года. Время не стоит на месте, и новый заповедник уже пережил по возрасту былой Кондо-Сосвинский (25 лет против 22-х). На юбилее было двое бывших работников Кондо-Сосвы -

Последние ветераны Кондо-Сосвинского заповедника, Кирилл Андреевич Дунаев и Семен Николаевич Пожгин (г.Советский, май, 2001 г.)

Кирилл Андреевич Дунаев и Семен Николаевич Пожгин. Как писала научный сотрудник заповедника Александра Леонидовна Васина, работающая там со дня основания этого учреждения, оно держится лишь “благодаря людям, которые трудятся на его благо. Таковы К.А. и П.К. Дунаевы, Г.И.Таланова, А.В.Буйдалин, В.В.Шутов, Н.В. Бутенко, М.А.Макарова, Р.Г.Сунцева, Н.Г.Луковникова, Н.С. Русских, С.Н.Маленков и другие. С благодарностью вспоминаем тех, кто работал в заповеднике и оставил там частицы своего труда - Л.Ф.Сташкевича, В.С.Киселева, В.Н.Фетисову, П.Г.Сумрина, А.А.Путилова, Г.И. и В.Н.Ковалевых и многих иных, кого объединила беззаветная преданность заповеднику и заповедному делу”/25/. Действует и Верхне-Кондинский республиканский заказник. Там работали опытные охотоведы Г.Н.Левченко, Э.П.Балчугов, В.А. Борноволоков, егери О.А.Тамм, Ф.А. Белыбердин, М.В.Долганов (все они мне знакомы по работам 1970 г.) и ряд других. Заказник на пять лет старше заповедника, ему пошел уже четвертый десяток, и теперь под руководством В.Н.Воробьева здесь успешно трудится новое поколение инспекторов (П.В.Семин, А.И.Масиевских, Н.П.Окуловский и другие). Благодаря всем этим охранным усилиям, численность бобров на Конде и Малой Сосьве сейчас примерно такая же, какой она была во время первых обследований этих мест В.В.Васильевым в 1926- 27 годах. И пусть живет краснокнижный “зверь-инквой” в новом тысячелетии вместе с людьми, если только сумеет человечество сберечь самое себя.

<< | содержание | вверх | >>