Эволюция представлений об охране природы в советской литературе Ф.Р. Штильмарк Статья была опубликована на английском языке в журнале
Многогранная тема взаимоотношения людей с окружающей природной средой так или иначе отражается творчеством почти каждого литератора и публициста. Литературе советского периода предшествовал мощный "культурный слой" русской классики XIX — начала XX вв., для которой природа всегда играла традиционно важную роль (можно выделить в этом плане наследие С.Т. Аксакова, И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого, В.Г. Короленко, И.А. Бунина). Более конкретно проявилась природоохранительная тематика в ряде произведений А.П. Чехова. Помимо знаменитого монолога доктора Астрова из пьесы "Дядя Ваня" (в более раннем варианте — помещика Хрущева в пьесе "Леший") об уничтожении русских лесов и деградации живой природы, экологические мотивы обнаруживаются и в некоторых чеховских рассказах, например, "Свирель" (1887 г.). В примитивных, казалось бы, фразах безграмотного, но глубоко верующего пастуха Луки Бедного, скрыты мысли о природной гармонии, разрушаемой неразумным хозяйствованием и даже о неизбежности глобального кризиса. "И куда оно все подевалось? — говорит старик. — Жалко! ... Ежели одно Дерево высохнет или, скажем, одна корова падет, и то жалость берет, а каково, добрый человек, глядеть, коли весь мир идет прахом? Сколько добра, Господи Иисусе! И солнце, и небо, и леса, и реки, и твари — все ведь это сотворено, приспособлено, друг к дружке прилажено. Всякое до дела доведено и свое место знает. И всему этому пропадать надо!"1 Известный советский писатель и литературовед В.Б. Шкловский в одной из своих последних книг указывал, что ведущая для Чехова тема — человек в мире им же истребляемом. Подобным алармистским и эсхатологическим настроениям (по более поздней терминологии — "идеалистически-упадническим") еще задолго до революции противостояли иные, сугубо материалистические тенденции, получившие особо яркое развитие в творчестве М. Горького (A.M. Пешкова) и его весьма многочисленных последователей, для которых характерно убеждение во всемогуществе и величии человека, подлинного "венца природы" и властелина вселенной. В известной пьесе М. Горького "На дне" и написанной тогда же (в 1902 г.) прозаической поэме "Человек" прозвучал во всю силу своего рода гимн такому "геооптимизму" (выражение Горького из его переписки с Пришвиным). "Все в человеке, все для человека! Существует только человек, все же остальное — дело его рук и его мозга"... "Мое оружие — мысль... Для мысли нет твердынь несокрушимых и нет святынь незыблемых ни на земле, ни в небе! Все создается ею, и это дает святое, неотъемлемое право разрушить все, что может помешать свободе ее роста... Все в Человеке, все для Человека!"2 Уместно заметить, что Л. Толстой и В. Короленко критически восприняли поэму "Человек", увидев в ней признаки ницшеанства и культа собственной личности. Однако высказанные в начале века убеждения во всевластии человека над природой М. Горький сохранил до конца жизни. Мы полагаем, что он черпал их не только от Ницше и своеобразного русского философа Н.Ф. Федорова (Горький в 20-х гг. цитировал его слова о том, что свобода людей без власти над природой то же самое, что освобождение крестьян без земли), но и — вероятно! — из приключенческой литературы, прежде всего, столь популярных тогда романов Жюля Верна. Человек, вооруженный умом и знаниями, активно противостоял в них враждебной природе. "Мы увидим, кто победит — человек или природа", — говорит один из ярких героев Ж. Верна, профессор Лиденброк. Не имевшему образования, но всегда жадно читавшему Горькому, были, видимо, близки такие взгляды, они отвечали и его натуре, и духу времени. Революционный разлом 1917 г. потряс и взорвал русскую культуру. Одни писатели погибли (как великий поэт Александр Блок, призвавший слушать революцию и служить ей), другие оказались за рубежом, третьи были вынуждены молчать или перерождаться. Однако одновременно была вызвана к жизни буйная поросль новых советских писателей уже так называемой школы социалистического реализма. Большевистская ("пролетарская") диктатура установила жесткий идеологический контроль, исходящий из хорошо известных представлений Ленина о партийности литературы и искусства ("долой литераторов беспартийных!"), ввела строжайшую цензуру нового типа (Главлит), удаляла или уничтожала инакомыслящих. Тогда же установилось официальное разделение людей — в том числе и литераторов — по классовому признаку и происхождению, что имело для писателей особое значение в последующие два десятилетия. Для бурного периода гражданской войны и при сменившем его нэпе характерно почти полное отсутствие тематики охраны природы в новой советской литературе, и это вполне понятно. Революционные и военные бури, человеческие страдания и общественные потрясения заставили по сути забыть об окружающей природе. Такие авторы как А.С. Серафимович, Д.А. Фурманов, В.Я. Зазубрин, прославившиеся романами о гражданской войне, почти не касались в ней темы природы хотя бы как пейзажного фона. Впрочем, сибиряку В. Зазубрину принадлежит весьма яркое высказывание, прозвучавшее с трибуны Первого съезда писателей Сибири в 1926 г.: "Пусть рыхлая зеленая грудь Сибири будет одета цементной броней городов, вооружена каменными жерлами фабричных труб, скована тугими обручами железных дорог. Пусть выжжена, вырублена будет тайга, пусть вытоптаны будут степи. Пусть будет так, и так будет неизбежно. Ведь только на цементе и железе будет построен братский союз всех людей, железное братство всего человечества".3 Не станем бросать камень экологических упреков. Характерно, что этот талантливый писатель, один из тех, кто стремился "железной рукой" привести человечество ко всеобщему счастью, сам пал жертвой сталинских репрессий в 1938 г. Он провидчески предугадал тенденции наступавшей эры индустриализации и коллективизации, сопровождавшейся усилением тоталитарного режима. Однако, давая самую суровую оценку событиям 1920—1930-х гг., невозможно забыть и о феномене общественного подъема, реального энтузиазма масс, включая уцелевшую интеллигенцию. Нельзя упрощать вопрос лишь до констатации таких фактов, как воспевание подневольного труда (например, в печально известной книге "Беломорско-Балтийский канал", коллективном труде большой группы виднейших писателей под редакцией М. Горького, Л. Авербаха и С. Фирина) — дело было 0более сложным и страшным. Идеи всеобщей реконструкции — и природы, и общества! — слившись с мифами о преодолении сегодняшних трудностей во имя светлого будущего, идеи социального прометейства поистине овладели народом и увлекли многих советских писателей. Возвратившийся в СССР из-за рубежа М. Горький весьма активно и убедительно развивал прежние тезисы о всесилии человека (но теперь уже "нового"). Тема всеобщей, всенародной борьбы — с вредителями, с прошлым, с природой — стала как бы самодовлеющей. "С. Урицкий так и пишет — "Объявим природе бой". Прекрасное, подлинно большевистское намерение..." (из статьи Горького "О борьбе с природой"); заодно с засухой, считает живой классик, следует уничтожать болота, комаров, сорняки, крыс и мышей, всех других вредителей и паразитов. ... "Хватит ли на это сил? Силы человека растут вслед за ростом его знаний о жизни и его сознания преобразовать жизнь".4 "Нужно истребить тех врагов, которые стоят на нашей дороге, — говорит Горький, выступая за слете ударников Беломорстроя, — и взяться за основного древнего врага нашего: за борьбу с природой..."5 Не менее убедительно писал об этом же другой знаменитый автор, А.Н. Толстой, также вернувшийся в СССР из эмиграции: "Человек в центре внимания всех наших усилий — его счастье, его развитие. Мы понимаем человека как высшую форму природы. Он в вечной борьбе с ней. Он подчиняет ее, перестраивает по собственному разуму, для собственных целей .6 Вслед за Горьким под развернутые им знамена устремился дружный строй его последователей, молодых и энергичных писателей-соцреалистов, видевших в окружающей природе прежде всего объект преобразований и неиссякаемый источник материальных благ. Здесь можно было бы назвать немало произведений Л.М. Леонова, К.А. Федина, Ф.В. Гладкова и других авторов, утверждающих идеи как становления нового человека, так и яростного природоборчества. Этой тенденции отдал немалую дань даже такой тонкий лирик и подлинный ценитель природы как К.Г. Паустовский. Прославившие его повести "Кара-Бугаз" и "Колхида" при всей их романтичности и художественности несут большие заряды преобразовательской энергии. Критики ставили их рядом со знаменитым "Рассказом о великом плане" М. Ильина (М.Я. Маршак), где рабочим отводилась роль "завоевателей собственной страны". В предисловии к новой книге Ильина "Горы и люди" Горький писал: "Дерзновенному величию разума человеческого нет предела, а у нас этот разум растет с неимоверной быстротой и качественно, и количественно".7 "Новая история творит новую географию", — утверждал популярный писатель-географ Н.Н. Михайлов, готовя в 1930 г. книгу "Лицо страны меняется". Вот характерные заголовки задуманных глав: "Выравниваем страну"; "Переселяем животных", "Осушаем болота"; "Уничтожаем пустыни"; "Соединяем моря и океаны"; "Поворачиваем реки"...8 Надо ли говорить о том, как вся эта антиэкологическая шумиха, подхваченная мощной массовой пропагандой, содействовала развитию "мичуринского учения", точнее, набирающей силу лысенковщине! Напомним, что двадцатые годы, как известно9, характеризовались довольно активным общественным движением за охрану природы в СССР, однако, советская литература по сути осталась от него в стороне. Зато с краеведением и охотничьим делом были тесно связаны такие крупные писатели как М.М. Пришвин, И.С. Соколов-Микитов и В.В. Бианки, отыскавшие свою "жизненную нишу" в мире живой природы (они подвергались в свое время активной критике и упрекам — за отрыв от передовых линий общественной борьбы). Михаил Пришвин — писатель огромного художественного таланта ("Вы достигли совершенства небывалого в русской литературе", писал ему Горький) и проникновенный знаток родной природы — был человеком сложной и противоречивой натуры, непостижимым образом сочетая в себе различные взгляды, к тому же подчас вынужденно маскируя их в своем творчестве. Надо учитывать, что не все его наследие опубликовано, и лишь недавно мы познакомились с полными текстами интереснейших дневников писателя. Географ, охотник и краевед, Пришвин иногда обращался непосредственно к охране природы (статьи в защиту лесов у Плещеева озера, редкой водоросли в пойме реки Дубны и др.). Более сдержанный, чуждавшийся публицистики Соколов-Микитов участвовал в нескольких полярных экспедициях (в том числе и той, которая впервые предложила создание заповедника на Таймыре). Он вместе с охотоведом К.А. Зворыкиным (по специальной просьбе Комитета заповедников) выезжал на волчьи облавы в Кавказский и Воронежский заповедники, спасая "благородных оленей" от "вредных хищников". Было бы наивно упрекать сегодня писателя в нарушении экологического равновесия и принципов заповедности, тем более, что борьба с волками в наших заповедниках ведется и поныне... И хотя в творчестве наших писателей-природолюбов очень мало природоохранной конкретики, нельзя не видеть большой роли этих мастеров слова в пропаганде экологических представлений, воспитании любви к живой природе. Лирические рассказы и миниатюры М.М. Пришвина, повести и очерки И.С. Соколова-Микитова, сказки В.В. Бианки влекли к себе внимание юных натуралистов, обогащали их представления об окружающем мире и его обитателях. Это же в полной море относится к циклам рассказов "Мещорская сторона" Паустовского, той же цели отвечали и наиболее удачные книги из обширного пласта научно-популярной литературы о природе (С.И. Огнев, А.В. Цингер, Н.Н. Плавильщиков и др.). Особняком стоят довольно популярные тогда научно-фантастические романы академика В.А. Обручева "Плутония" и "Земля Санникова", для которых при невысоких художественных качествах характерна примитивная утилитарность и антиэкологичность (бездушное уничтожение неведомых науке животных). Успешное завершение войны с фашизмом укрепило авторитет Сталина и усилило созданную им тоталитарную систему до абсурда. Пафос покорения природы при наступившем расцвете лысенковщины, соединившись с культом вождя, достиг апогея, приняв при этом уродливые, подчас карикатурные формы. Советская литература и пропаганда, включая все уровни образования, внушала народу лишь сугубо прагматические идеи, выражавшиеся подчас в духе антиутопий Оруэлла ("разрушать — значит созидать"; "больше леса стране" — надпись под изображением спиленных деревьев; "дым фабрик и заводов — дыхание советской республики" и т. п. — подобные лозунги, наряду с плакатами и прославлениями Сталина, можно было видеть повсюду). В школьных учебниках важное место отводилось стихам С. Маршака "Война с Днепром" и отрывку "Наступление на тайгу" из романа В.Н. Ажаева "Далеко от Москвы" с выразительными призывами к сокрушению дальневосточной тайги со всеми ее обитателями. Уровень литературных произведений снизился даже по сравнению с тридцатыми годами. Когда-то талантливый М. Ильин публикует в 1950 г. трудночитаемую повесть "Покорение природы", прославляя Вильямса, Лысенко и — само собой! — Сталина. "Смотрите, говорит советский народ, вот та война, которую должны вести люди, — война за господство над силами природы".10 Возникла целая рать писателей-популяризаторов, прославлявших "учение Мичурина-Лысенко" (Г. Фиш, В. Сафонов, А. Поповский (отец современного писателя М.А. Поповского, автора известных книг о Н.И. Вавилове) и др). Преобразовательских выступлений не могли избежать ни Пришвин, ни Соколов-Микитов, ни Паустовский, написавший тогда повесть "Рождение моря", которую позже не включал в собрание своих сочинений. На этом фоне подлинным событием представлялась его же "Повесть о лесах" или очерки "В защиту друга" Л. Леонова, не говоря уже о брошюрах В.Н. Макарова "Охрана природы в СССР" (1947 и 1949 гг.), по сути первых советских книжных изданиях на эту тему. В 1948 г. М.М. Пришвин, выступая на слете юных туристов, говорил, что охранять природу — значит охранять родину, но призывы эти были гласом вопиющего в пустыне. Созданный при участии Макарова двухтомник "Заповедники СССР" был издан в 1951 г. Географгизом, когда большинство описываемых резерватов уже оказались ликвидированными. Однако в те же годы Географгиз переиздавал книги знаменитых русских путешественников (Пржевальского, Козлова), а также В.К. Арсеньева, уделявшего в своих трудах так много внимания живой природе. Выходили в свет полезные издания писателей-натуралистов (А.Н. Формозова, Е.П. Спангенберга, С.С. Турова и др.), а также писателей охотничьей тематики (И. Арамилева, В. Перегудова, В. Матова и др.), которые сейчас интересны более всего тем, что позволяют увидеть, насколько богатыми еще недавно были наши опустевшие ныне угодья... Вышедший в год смерти Сталина (1953) роман Л.М. Леонова "Русский лес" не выдержал испытания временем и справедливо осужден ныне за тенденциозное отношение к русской интеллигенции (не говоря уже о том, что карикатурный образ профессора Тараканцева явно намекает на весьма достойную фигуру академика В.Н. Сукачева, главного борца с лысенковщиной, а прототипом положительного героя Вихрова служил теоретик лесоистребления проф. Н.П. Анучин). Однако же в то время природолюбы готовы были многое простить автору хотя бы за несколько эффектных фраз в защиту наших лесов. Некоторое время Леонов пытался "заступаться" за леса, выступая на эти темы в печати, но вскоре убедился в полнейшей бесплодности подобных усилий и прекратил их. Впрочем, забегая несколько вперед, заметим, что даже очень острые выступления главы советских писателей М.А. Шолохова, причем с высочайших трибун партийных съездов, в защиту Байкала и Дона не принесли никаких реальных результатов... Окончание сталинской эры с развенчанием культа личности вождя в 1956 г. внесло существенные изменения в советскую действительность и немедленно отразились в литературе. Характерно, что прогремевший тогда "крамольный" роман В.Д. Дудинцева "Не хлебом единым", казалось бы не имел никакого отношения к природоохранной тематике, героем его был инженер-изобретатель, но в романе оказались вскрыты важные потайные пружины страшной машины тоталитарного государства, которые вели к разрушению и природы, и человеческих личностей. Недаром выступление К.Г. Паустовского на обсуждении этого романа стало одним из первых образцов "самиздата" и ходило тогда по рукам, а говорил там писатель, в частности, о том, что вся страна (и ее природа!) гибнет во имя выполнения плана, в интересах государственно-партийных чиновников. Это казалось великой крамолой (недаром после того выступления вопрос об издании книги В. Дудинцева был решен отрицательно!), но в июне 1956 г. в газете "Правда", статьи которой тогда воспринимались как "руководящие указания", появилось "Письмо из Тарусы", где К.Г. Паустовский во всеуслышание — и едва ли не впервые! — обличал наши ведомства в надругательстве над живой природой. "Мало того, — писал он, — что берега Оки опустошают с какой-то, я бы сказал, садистской яростью, но и воду ее безнаказанно и систематически отравляют калужские и алексинские заводы. Рыба или уходит (как ушла из Оки стерлядь), или гибнет массами. С некоторых пор пойманная в Оке рыба начала пахнуть одеколоном... и еще какими-то химическими и убийственными запахами. Заводы ведут себя попросту нагло. Очевидно они почитают себя государством в государстве. Никакие приказы, никакие меры не помогают. Большего наплевательства по отношению к своей стране и народу, большего безразличия к своей стране и ее природным богатствам трудно себе представить".11 Плотина былого молчания была прорвана. Страна менялась, и сквозь партийно-идеологический контроль, хотя и в строго регулируемой степени, хлынул литературно-публицистический поток, обличающий бесхозяйственность, направленный на охрану окружающей природной среды. Вскоре проявилось творчество нового поколения советских писателей (впрочем, разного возраста), активно выступавших за охрану природы, хотя эти мотивы приходилось подчас улавливать среди более актуальной общественной тематики. Для примера назовем талантливую повесть В.А. Солоухина "Владимирские проселки", некоторые рассказы Ю.М. Нагибина, В.П. Астафьева, Ю.П. Казакова и др. В следующем десятилетии тематика эта существенно расширяется, а тенденции "покорения" природы постепенно сходят на нет (с крахом лысенковщины). Для советской литературы природоохранной тематики в целом характерно преобладание публицистики над беллетристикой. Писатели не стояли в стороне от актуальных вопросов природопользования, хотя им подчас приходилось преодолевать редакционные и цензурные барьеры. Памятной осталась борьба против Нижне-Обской ГЭС и за сохранение Байкала (С.П. Залыгин, Ф.Н. Таурин), хотя она и не остановила строительство байкальских целлюлозных комбинатов. Большое общественное внимание привлекли очерки В.А. Чивилихина о кедровых лесах Алтая, активным заступников лесов и Байкала проявил себя вернувшийся из многолетнего заключения О.В. Волков, энергично участвовал в природоохранном движении на Урале публицист Б.С. Рябинин — подобных примеров немало. Особую популярность как пропагандист экологических знаний снискал себе журналист, фотограф и писатель В.М. Песков. Во второй половине 50-х годов почти все союзные республики вслед за прибалтийскими принимают законы об охране природы (в РСФСР такой закон был принят в 1960 г., а союзный так и не был оформлен), что обусловило выход на новый уровень научно-популярной и учебной литературы такого рода. Одной из первых тогда была ныне забытая, но довольно яркая по содержанию брошюра проф. В.П. Скалона "Охраняйте природу", изданная в 1957 г. в Иркутске. Она как бы открыла новую серию книг на эти темы, лучшей из которых нам представляется талантливая работа проф. Л. Арманда "Нам и внукам" (М., 1964, 1966), оживленная удачными рисунками. Некогда дружный хор "геооптимистов", преобразователей и покорителей природы сменился разрозненным и неровным оркестром алармистов-оплакивателей. Былая "Земля в цвету" (В. Сафонов) спустя десяток лет предстала "Землей в беде" (В. Чивилихин). Но сколько-нибудь серьезного влияния на реальное положение дел ни публицистика, ни художественная литература оказать не могла; состояние природной среды в СССР продолжало неизменно ухудшаться. Естественно было бы ожидать, что с этой нелегкой задачей успешнее справятся ученые. Многие экологи как старшего поколения (Г.П. Дементьев, Н.А. Гладков, А.Г. Банников), так и более молодого (В.В. Флинт, В.Е. Соколов, Н.Н. Дроздов и др.) охотно обратились к охране природы, отнюдь не чуждаясь научно-популярной литературы и публицистики; они много ездили (и по своей стране, и за рубеж) и часто печатались. Однако усилия их были также разрознены, а творчество ограничивалось либо узкими рамками специальной отраслевой тематики, либо носило характер сугубой популяризации. Среди довольно большого числа изданных этими авторами книг на тему охраны природы нелегко выделить какие-либо яркие и талантливые произведения (разве что отметить хорошие подборки слайдов, например, Н.Н. Дроздова об Австралии). Оставаясь на сугубо материалистических, а порой и на прагматических позициях, эти ученые приводили в защиту животных как правило лишь общие доводы или лобовые лозунги умозрительного характера, заметно уступая даже уровню писателей-публицистов. Рассчитанные на более-менее подготовленный круг читателей, специально интересующихся живой природой, такие издания не привлекали широкого внимания. Гораздо большее значение в этом плане имели произведения Дж. Даррелла, Б. Гржимека, Д. Адамсон, которые издавались более эффектно и пользовались признанием на книжном рынке. Для специалистов же подлинным событием было появление переводных книг "До того как умрет природа" Ж. Дорста, "Природа предъявляет счет" Р. Парсона, "Трехсотлетняя война" У. Дугласа и др. Разумеется, в СССР можно было бы найти весьма талантливых натуралистов, готовых поделиться своими делами и размышлениями с читателями. Но таким людям, преимущественно живущим в дальних краях, было крайне трудно пробиться сквозь научный н редакционный официоз, пройти густую сеть рецензентов, издателей, цензоров и т. п. Плановая издательская система работала в заданном цикле, допуская лишь сугубо определенный проверенный круг "надежных" и апробированных авторов, отнюдь не выискивая неведомые таланты. Сколько их, этих талантов, оказалось вообще вне книжного мира — никогда не узнать, судить можно лишь по отдельным исключениям. Книжки замечательного натуралиста-этолога Е.А. Крутовской выходили в Красноярске и Новосибирске малыми тиражами и в очень непритязательном оформлении, не становясь достоянием широкой общественности. Такова же была судьба выдающегося натуралиста — энтомолога и художника B.C. Гребенникова из Красноярска. Можно только гадать, какими яркими произведениями порадовали бы нас эти и подобные им биологи, если бы двери издательств были широко открыты... Идеологическая ограниченность издателей, их постоянный страх перед правящей системой не позволяли обращаться даже к отечественной классике. Одна из самых талантливых "экологических" книг прошлого — "Очерки из жизни русской природы" проф. М.Н. Богданова — выдержала в начале нашего века множество изданий (ее, как известно, читал даже Ленин), но почти не переиздавалась после 1917 года. В шестидесятых годах автору пришлось быть свидетелем, как решался вопрос о ее издании, причем возражал против этого профессор Банников, ссылаясь на обилие в книге религиозных мотивов. В итоге опубликованные отрывки очерков Богданова, разумеется, не шли в сравнение с прежними его книгами ни по содержанию, ни по оформлению. Такая же участь постигла работы другого прекрасного популяризатора, проф. Д.Н. Кайгородова. И по сей день наши издательства пренебрегают публикацией выдающихся авторов прошлого. Приятным исключением может быть названо издание девяти томов трудов замечательного охотоведа и натуралиста Л.П. Сабанеева (М., изд-во "Физкультура и спорт", 1982—1989). Конечно, "экологическая ниша" писателей-натуралистов не осталась пустующей. В детской литературе на смену Пришвину и Бианки пришли Н.П. Сладков, Г.Я. Снегирев, М.Д. Зверев и др. Прежних профессионалов популяризации сменили плодовитые И.П. Акимушкин и Ю.Д. Дмитриев, питавшие особую склонность к престижным многотомным изданиям типа "Жизнь животных" или "Соседи по планете", которые пользуются повышенным спросом и далеко не всегда попадают к натуралистам-читателям. Для данной аудитории писали и пишут также А.С. Онегов, С.В. Сахарнов, М.Е. Ивин, Л.Л. Семаго; возникло новое поколение писателей-охотников (Б.М. Петров, В.Б. Чернышов, Ю.П. Вигорь и др.). Период 70-х гг, который принято сейчас называть "застойным" (до 1985 г. ) представляется нам довольно противоречивым и сложным. В связи с рядом событий (смена власти в СССР, "Пражская весна" и др.) усиливается идеологическое давление, обостряется борьба государства против нарастающего диссидентства, что заметно сказывается и на природоохранительном движении. Эпопея Байкало-Амурской магистрали и других "строек века" вновь возрождает угаснувший было пафос "борьбы с природой", опять появляются на страницах печати выражения из военной тематики ("наступление на таежную глушь", "таежные десанты", "даешь БАМ" и т. д.), чему лишь пытаются противостоять публицисты-экологи и ученые (например, проф. В.Н. Скалон, а также автор (мой очерк "БАМ глазами эколога" был набран в типографиях Москвы, Улан-Удэ и Хабаровска, но так и не вышел в свет). Главлит вводит официальные ограничения на тематику охраны природы (особые правила действовали, в частности, для публикаций по регионам Байкала и БАМа), которые соблюдались довольно строго (при подготовке в начале 70-х годов книги "Таежные дали" автор получил от издательства "Мысль" (Москва) специальное письмо с требованием убрать со страниц рукописи какую бы то ни было критику в адрес ведомств, связанных с охраной природы). Но с другой стороны, хотя природоохранная публицистика была приглушена, тема нарастающей тревоги в связи с ощущением дыхания экологического кризиса невольно возрастает. При этом появляется стремление понять причины происходящего, отыскать и рассмотреть истоки нарастающих бедствий. Не удовлетворяясь констатацией фактов, литература пытается их осмыслить. Организуется и более-менее согласно звучит новый хор официозных юристов и философов, пишущих на экологическую тематику (И.Д. Лаптев, О.С. Колбасов, В.В. Петров и др.), которым присущ довольно стандартный дух социального оптимизма, показная вера в улучшение системы, надежда на действенность новых и новых правительственных решений. Многие специалисты-экологи (ботаники, зоологи) получают широкий "фронт работ" в связи с выходом в 1978 г. первого издания "Красной книги СССР". Их активность заметно возрастает — появляются целые пласты "краснокнижных" компиляций для самых различных аудиторий (от массовых и студенческих до детсадовских книжек-раскрасок). Написанные, как правило, стандартизованным научным языком, они могли иметь лишь ограниченное просветительское значение, но не стали событием в книжном мире и вряд ли оказали положительное влияние на охрану редких видов флоры и фауны. Массовые же издания (М.В. Черкасова и др.) вообще не пользовались спросом. Но так или иначе, тема оскудения живой природы стала постоянной нивой творчества для вошедших во вкус этой тематики авторов, регистраторов природных бедствий. По нашему убеждению, подобная просветительская деятельность не достигала своей цели, ибо она оставалась холодна и рассудочна, обращалась к разуму, а не к душе читателя, оставляя его если не равнодушным, то вполне спокойным. Думается, что одна книга рассказов о животных Э. Сетона-Томпсона или талантливая повесть тех лет "Белый Бим, черное ухо" Г.Н. Троепольского сделала для охраны животных больше, чем все безмерное количество "краснокнижных" изданий, большая часть которых родилась по соображениям, далеким от экологии. (Это не означает отказа от самой идеи "Красной книги", но такое издание должно быть, по нашему убеждению, строго научным и для ограниченного пользования. Профанация здесь явно вредна.) Более серьезны, впечатляющи и действенны научные и научно-популярные издания по экологической тематике академиков Н.Н. Моисеева, И.В. Петрянова-Соколова, С.С. Шварца, члена-корреспондента АН СССР А.В. Яблокова, доктора биологических наук Н.Ф. Реймерса, приложивших немало реальных усилий для подлинного укрепления экологических знаний. Уместно упомянуть в таком же контексте труды выдающегося историка Л.Н. Гумилева (в частности, работу "Этногенез и биосфера земли", которая в 70-х годах была депонирована и опубликована лишь совсем недавно). Академик Д.С. Лихачев, один из самых признанных мастеров популяризации знаний, ввел в широкий обиход термин "экология культуры". Единство культурных и экологических проблем несомненно, однако порой уместно призвать к повышению культуры нашего экологического движения, преодолению присущего "застойному" времени лицемерия и двоемыслия. Прямые антиэкологические представления сохранились не только в гуще народных масс, но и в сознании некоторых официальных экологов. Так, главный редактор всесоюзного журнала "Охота и охотничье хозяйство" (надо признать, что тема охраны природы и заповедного дела не сходит с его страниц) O.K. Гусев писал в 1980 г.: "Утверждение, что человек не должен господствовать над природой — глубокое недоразумение. Это одно из самых массовых самовнушений последнего десятилетия [автор в ряде других статей не раз говорит о тенденции "идеализации природы" — Ф.Ш.]... Будущее обещает человеку все большее освобождение от террора враждебных ему природных сил, и тем самым он будет все шире проявлять свое господство над ними".12 На это возвращение в эпоху 30-х годов хочется ответить цитатой из статьи Ю.М. Бородая, посвященной трудам Л.Н. Гумилева: "Если бы люди всегда губили природу, ссылаясь на то, что они ее покоряют, то со времен палеолита они превратили бы нашу планету в пустыню... А поскольку этого нет, то очевидно, наряду с "губителями" среди людей есть и "охранители", но психология их диаметрально противоположна..."13 Но где же все-таки найти ответ на "проклятый вопрос" о подлинных причинах бедствий нашей природы? Он, этот ответ, существует, но дают его не профессиональные (и тем более — не официозные!) экологи, не академики и члены-корреспонденты, нам дает его русская литература (включая и советский период), дают такие великие писатели, как Солженицын и Астафьев, и такие мыслители, как Николай Бердяев и Василий Розанов. Все дело в том, что разгадку феномена следует искать не в природе, а в человеке, в людях. Не из глобальных биосферных процессов, а из человеческой сущности, из общественно-социальних явлений проистекают наши тревоги и бедствия. Так что же с нами происходит? Мы получили вполне определенный ответ, читая такие произведения русской литературы 1970-х годов как роман ("повествование в рассказах") "Царь-рыба" и цикл рассказов "Затеей" В.П. Астафьева, повести "Прощание с Матерой" и "Пожар" В.Г. Распутина, роман "Плаха" Ч. Айтматова и его же повесть "Белый пароход", рассказы В.М. Шукшина и А.В. Скалона. Мы не даем здесь анализа этих произведений, но в каждом из них видим столкновение человеческой духовности с аморальностью, полноты духа с пустотой, правды с ложью, причем "экология человека" поистине слита здесь с глобальными земными проблемами. ... Вот мальчик, стоя на берегу Енисея, хохочет над сусликом, засунутым живым в узкую банку, наружу торчит хвостик, поэтому мальчику смешно. Папа на глазах дочери рассыпает воркующим голубям отравленное зерно, чтобы они подохли на месте. Мужики спокойно выжигают дома и кладбища с крестами, готовят ложе будущего водохранилища, это их рядовая работа. Другие мужики на пожаре воруют бутылки с водкой. Один охотник кромсает топором череп рогатой матери-оленихи, другие стреляют с вертолетов сайгаков, гонят беспомощных зверей до изнеможения. Третий охотник бросает в тайге на верную гибель собаку, которая добывала ему дорогих соболей... Бесчинствуют браконьеры, гремят выстрелы, льется кровь, совершаются предательства и подлости, а итогом всего этого как раз и будет гибель человека как части природы, то есть, по существу, разрушение биосферы, которой так и не суждено было стать "сферой разума". Нет в ней места таким, как Гога Герцев (из "Царьрыбы" Астафьева), Орозкул и Кокетай (из "Белого парохода" Айтматова), не нужны ей скалоновский Арканя Алферьев или жутковатые антигерои распутинских повестей, людей не просто корыстных, злых или эгоистичных, но утративших человеческий образ, преступивших грань между человеком и дикарем. "От людей бедствие, от самых разумных существ... Где такие люди побывают, там птицы петь перестают..."14 Странствуя вдоль Оки, Александр Солженицын размышлял о том, что же поднимало, возвышало людей, не позволяло им опуститься на четыре конечности. Это — утраченные ныне духовность, достоинство, вера. Но в семидесятые годы никто из писателей наших не мог сказать об этом откровенно. "Крохотки" Солженицына ходили по рукам как самиздат, Астафьеву с огромными усилиями удалось вставить в концовку "Царь-рыбы" несколько строчек из "Экклесиаста"... А ведь такие откровения задолго до эпохи застоя уже звучали в литературе... "Собственно, отчего мы умираем?" — спрашивал в 1917 г. (за два года до своей голодной смерти) ютившийся в Сергиевом Посаде Василий Васильевич Розанов. Он констатировал удивительную легкость, с которой народ наш признал идеи атеизма и социализма, отбросив ("точно в баню сходили!") прежнюю веру, понятие греха, совесть... "Мы умираем от единственной и основательной причины — неуважения себя. Мы, собственно, самоубиваемся... И солнышко не светит на черного человека. Черный человек ему не нужен".15 Да, солнце не хочет светить, птицы петь отказываются... Здесь-то и вся разгадка, вот кратчайшая формула причин экокризиса! Подробные объяснения дает нам Н.А. Бердяев, но мы приведем лишь самые краткие выдержки. "Человек выходит из недр природы, из ее стихии и хочет быть господином, хочет овладеть природными стихиями. И природа отходит от человека, она морщится и иссыхает вокруг него... горьки и некрасивы плоды власти над природой..."16 "Ложь лежит в основе нравственного пафоса социализма. Ложь эта соблазняет сентиментальных людей. Идеология социализма ... враждебна труду духовному ... и отрицает творческую природу труда... Материалистический социализм не в силах организовать труд ... он разрушает духовные основы труда... Социализм есть восстание материи против духа".17 Приговором выглядит столь актуальный сегодня вывод философа: "Безграничный рост потребностей и рост народонаселения создал капиталистическую цивилизацию, которая чревата великими потрясениями и катастрофами и означает убыль духа... И если народы хотят возродиться, то им придется вступить на путь аскетического самоограничения и одухотворения хозяйственной жизни... Духовное отношение к хозяйству предполагает аскетику, ограничение похоти жизни".18 По сути этот же вывод звучит в русской литературе и публицистике 1970-х гг., мы находим его — в прямом или слегка завуалированном виде — в лучших произведениях советской литературы тех лет (особенно проявляется он у В. Распутина). Возвращается ветер на круги своя... На эту ранее совершенно недосягаемую тему ныне замахиваются наиболее смелые и дерзкие из наших экологов и публицистов (М.Я. Лемешев, В.А. Ярошенко, Ф.Я. Шипунов и др.), но все же освобожденная от прежних оков советская литература не спешит сказать правду, да и не так-то просто это сегодня... Едва ли не единственным примером успеха экологического движения был официальный отказ от поворота северных рек, достигнутый усилиями науки и общественности, ученых и писателей (в частности, А.Л. Яншина, С.П. Залыгина и др.). Заметным явлением были книги Д.А. Гранина "Зубр" о Н.В. Тимофееве-Ресовском, вокруг которой возникла позорная полемика, а также "Белые одежды" В.Д. Дудинцева и "Оправдан будет каждый час" В.И. Амлинского о лысенковщине. Отраден факт издания в 1991 г. давно известной за рубежом книги М.А. Поповского о горестной судьбе Н.И. Вавилова. И вряд ли стоит сожалеть о том, что заметно снизилась былая издательская активность наших официозных экологов, работников различных природоохранных ведомств и соответствующих научных подразделений. Былые надежды на мощное государственное вмешательство в дело охраны природы, несмотря на создание в 1988 г. специального Комитета, не сбылись. Советская система охраны природы базировалась на довольно жестких (хотя и отнюдь не всегда соблюдавшихся) административно-правовых нормах, множестве запретов, ограничений, штрафов и т. п. В настоящее время наблюдаются противоположные тенденции — усиления такой системы или отход от нее, связанный с демократизацией, вниманием к первоочередным нуждам людей, особенно малых народностей (уже проявились признаки отхода от принципов заповедности под активным давлением местных органов власти, ослаблении централизации и администрирования). Второй путь представляется предпочтительнее, но неизбежны при этом определенные уроны и утраты, которые могут восполнены только со временем, с осознанием обществом природоохранных идей, появлением подлинно экологического мышления. При этом невозможно переоценить значимость литературы и публицистики, формирующих общественное мировоззрение. Предстоит перейти от жесткой государственной ОХРАНЫ к добровольной ЗАЩИТЕ, к покровительству людей над природой, всеми формами живой жизни. Такие представления только зарождаются и формируются в трудное кризисное время, когда общий уровень культуры обнаруживает тенденции к снижению на фоне усиливающихся противоречий и разноголосицы. Писатели и публицисты чутко улавливают и отражают нарастание явлений духовного и общественного кризиса, заметно нарастает в их творчестве тема тревоги и неясности будущего. Нам остается кратко коснуться последнего, нынешнего этапа, уже обусловленного перестройкой и гласностью. В целом прогресс несомненен, однако общество меняется трудно и медленно, сущность его остается прежней. Экологическое общественное движение в эти годы развилось и окрепло (вплоть до появления партии зеленых), но тема охраны природы в массовой литературе, как ни странно, звучит несколько приглушенно. Само понятие охраны окружающей среды принимает все более конкретный, скорее защитно-гигиенический (санитарный) смысл. Проблемы эти отступают на второй план в связи с более острыми социальными вопросами, возникают трудности публикации в новых условиях даже для ранее именитых авторов. Такие еще недавно модные темы, как заповедники и национальные парки, браконьерство, охрана редких видов ныне не пользуются вниманием прессы и тем более — книжных издательств. Зато сняты цензурные ограничения со всех зловещих материалов Госкомгидромета о загрязнении среды, и уже никого не удивишь самой мрачной статистикой. Однако массовый читатель трудно воспринимает нарастающие экологические угрозы, происходит как бы приспособление к экстремальным условиям существования. Появившиеся в последние годы газеты "зеленой" направленности не пользуются спросом, новых журналов почти нет ("Охрана природы", существовавшая в 1928—1930 гг., так и не возродилась!), официально созданное издательство "Экология" ничем себя пока что не проявило. Апокалипсическая катастрофа Чернобыля вызвала к жизни поток публикаций (А. Адамович, Ю. Щербак и др.), но будущее атомной энергетики по-прежнему неясно, дамокловым мечом продолжает нависать угроза сооружения множества новых крупных гидроэлектростанций, это тоже тема публицистов-экологов (борьба против ГЭС на Катуни и др.). Оглядываясь на сложный путь, пройденный литературой за советский период, можно констатировать, что тема взаимоотношения человека и природы претерпела за минувшие десятилетия серьезные изменения. Тенденции покорения и господства сменились новыми взглядами, когда на первый план выходят мотивы раскаяния и сожаления. Нашим писателям несомненно удалось лучше, нежели нашим ученым, отразить как внешнюю сторону эволюции природопользования, так и глубинные процессы углубляющегося разлада природы и общества. Откуда, как разлад возник? 1 — А.П. Чехов. Собрание сочинений. М., 1955, т. 5, с. 335-336. 2 — М. Горький. Собрание сочинений, М., 1950, т. VI, с. 170 и Полное собрание сочинений, М., 1970, т. VI, с.42-42. В черновых вариантах поэмы были строки "Нет! Буду я земли моей владыкой!" ("Горьковские чтения", т.1, М.—Л.,1940, с.32). 3 — Цит. по: Штильмарк Ф. Таежные дали. М., 1976, с. 205. 4 — М. Горький. Собр. соч., т. 26, М., 1953, с. 186. 5 — М. Горький. Собр. соч., т. 37. М., 1953, с. 76. 6 — А.Н. Толстой. Собр. соч., т. 12. М., 1949, с. 128. 7 — М. Ильин, Соч., т. 1, М., 1962, с. 605. 8 — Н.Н. Михайлов. Круг земной. М., 1976, с. 63. 9 — Д. Вайнер (Уинер). Экология в Советской России. Архипелаг свободы: заповедники и охрана природы. М.: Прогресс, 1991. 400 с. 10 — М. Ильин. Преобразование планеты (Рассказы о покорении природы). М., 1951, с. 404. 11 — К.Г. Паустовский. Собрание сочинений, т.7, М., 1983, с. 358. 12 — О. Гусев. Оптимальное в оптимальном. — В мире книг, 1980 г. 13 — Ю. Бородай. Этнические контакты и окружающая среда. 14 — В. Астафьев. Царь-рыба. Красноярск, 1978, с. 178. 15 — В. Розанов. Уединенное. М., 1990, с. 395. 16 — Н. Бердяев. Философия неравенства. Париж, 1971, с. 202. Ср.: "Два миропонимания: 1) Восточное: человек считает себя частью огромного целого мира, поэтому он благоговейно подчиняет себя этому целому или богу. 2) Европейское (Западное): человек считает себя господином мира и создает систему господства, называемую им цивилизацией. Внутренней силой цивилизации является стремление к счастью, внешней — наука. Вот почему Толстой презирал науку, а Горький ее обожествлял". (М. Пришвин. Дневники. Соч., т. 8. М., 1986, с. 309). 17 — Н. Бердяев. Там же, с. 206. 18 — Н. Бердяев. Там же, с. 102-103. © Гуманитарный экологический журнал. 1999. Т. 1. Вып. 2. С. 25-37. |